Вообще я всем своим друзьям алкоголикам советовал и советую "привязать" хотя бы на год. Возникает важнейшая вещь: навыки трезвого общения. Это самое трудное -- не выпить при встрече с другом. Просто не о чем говорить. Абсолютно! Скука! Бессмысленное убивание времени, которое можно провести в серьезном философском разговоре при полном (полнейшем!!!) взаимопонимании... Взаимопонимание достигается, действительно, завидное. Однажды, уже во время моего "завяза", у меня в гостях выпивали (а бывшего алкаша с непреодолимой силою тянет если не выпить, то хотя бы налить!) несколько друзей. В какой-то момент я стал терять нить беседы. Дальше я различал только междометия, и смысла в них, на мой взгляд, не было вовсе. Однако я видел, что одними и теми же междометиями мои друзья нечто сообщают друг другу, аргументируют, соглашаются -- радостно ли, как будто всегда это знали, вынужденно ли, под давлением неопровержимых доводов, возражают -- иронично или гневно... Я вышел в соседнюю комнату и спросил у своей Марины, сидевшей на диване с книжкой: "Э-э... А когда я бухал, я всё понимал и на равных участвовал в интеллектуальных схватках?". "Да" -- коротко ответила Марина...
Но я отвлекся. Итак, я завязал. Я был в сухом завязе несколько лет. Оставался таковым и после ухода из "новорусской жизни". И чувствовал: с опытом телесного трезвения приходит и опыт трезвения духовного! Я начал практиковать Иисусову молитву. В какой-то момент я заметил, что мне скучно говорить о трезвости. Лишь -- о трезвомы-ы-ы-слии.
В таком духовно-просветленном состоянии я и был, когда в начале 2000-х мы с кумом Сашей Ковтуном поехали в Москву делать ксероксы с хранящихся в "Ленинке" номеров "Прибавлений к Церковным Ведомостям", где была опубликована работа Троицкого "Учение св. Григория Нисского об именах и имябожники", которую мы замыслили издать отдельной книгой.
Поезд отходил ночью (до сих пор не могу сообразить, почему я вообще решил ехать поездом, а не лететь на самолете). Мы пришли на вокзал, и я сразу столкнулся со своим давним приятелем. Приятель обрадовался: "О! Ты куда? В Москву? Я тоже! Какой вагон? О! И я! Ништяк! Весело будет!".
А шла вторая (или третья) неделя Великого поста. А я был человек духовный, практикующий Иисусову молитву и трезвомысленный. Я не захотел веселиться с приятелем, да и вообще заподозрил, даже не "заподозрил", а провидел, что нашему телесному и духовному посту могут помешать и другие люди, например, соседи по купе. Поэтому я поменял билеты на СВ. Там эти -- несоблюдающие -- нам не помешают.
Поевши хлеба и картошки в мундире (я был строг, но кума, нас собиравшая в дорогу, еще строже!) мы помолились и заснули.
Наутро, помолившись, хотели позавтракать, и вдруг обнаружилось, что нечем запить нашу еду. Догадываюсь, я, не сознавая, уже слышал некую музыку, некий сладкий зов. Поэтому, отчего-то не удовлетворившись мыслью кума попросить чаю у проводниц, я решил пойти купить минералки в вагоне-ресторане. Пошли мы вместе. Первым начал кум!
- А я пивка возьму. В него ж скоромного не кладут!
- Так тогда и я тоже.
- Ага. Щас бутылочку на месте и пойдем.
Я был совершенно спокоен. Мне не было даже удивительно, что через столько лет я вдруг (да еще в Великий пост!) запросто решил выпить пивка...
.....................................
Через пару часов я заказывал очередную бутылку шампанского. За столом уже закрытого для посетителей вагона-ресторана с нами сидели все его сотрудники (а потом и уже весь, по-моему, трудовой коллектив поезда) и еще пара братанов из Хабаровска (с ними я отдельно задушевно пил водку за упокой безвременно ушедшего Вити Киселя -- смотрящего по Хабаровскому краю -- который меня в свое время принимал и помогал мне в одном деле; и я был страшно рад и горд, что они даже вроде слышали о Каро Краснодарском!).
....................................
Наутро я начал прямо с перона, подхватив банку пива со столика возле киоска. Я был черный плащ (на мне был длинный черный кожаный плащ)! Я был ужас, летящий на крыльях ночи!
Встречавшие друзья привезли нас к "Рашке" (гостинице "Россия"), где я тут же выдал куму денег на визит в "Ленинку", а сам рванул по знакомым. Все были мне страшно рады. Еще бы, бухим они меня никогда не видели (или уже забыли, какой я, когда бухой)...
Было все.
Саша говорил (а я его каждое утро отправлял продолжать ксерокопирование и покупать разные книжки по богословию), что я даже не выглядел пьяным. Только слегка безумным. Люди, пившие со мной, уходили спать (я снимал для них еще номера тут же в гостинице, расставаться же не хочется...), а я продолжал. Я пил водку из пластиковых стаканчиков на "Горбуше" и закусывал ее каким-то жирным пловом. Я звонил брату из ресторана "Русский трактир" и кричал, чтобы он бросал все и послушал сейчас же аутентичный звук гармониста и девочек из трио "Катюша", с которыми вместе я ему спою. Ну, и всякое такое... При этом я умудрился по просьбе брата решить пару серьезных деловых вопросов. Я был как бы трезв...
Через пять дней я проснулся ночью от того, что забываю дышать. Посмотрел на тумбочку рядом в поисках бутылки. Но увидел: "Великий пост". Это Саша покупал книжки, и эта оказалась в стопке сверху. Я ощутил себя в глубоком колодце, из которого мне уже не выбраться. Я позвал кума. Мне надо было выпить. Но уже не для продолжения, а чтобы смочь не забывать дышать. Он раздобыл где-то бутылку "Белого аиста". Время от времени отхлебывая из нее я так и провел остаток ночи, к утру ее почти допив. И уже утром заснул.
Разбудил меня звонок.
- Алё!
- Это Марина!
- Какая Марина?!
Сначала была тишина, а потом как-то растерянно:
- Шахбазян... Марина... Ты болеешь, да? Мне Гриша сказал. Голос хриплый совсем.
Брат, зная о моем запое, все время пытался не дать Марине номер моего телефона (я поменял симку), все время его "забывал". И вот, наконец, жена дозвонилась...
Я честно признался, что да, болею. (Еще бы мне не быть больным и, особенно, хриплым! Песни-то с трио "Катюша", хе-хе! Но этого я не сказал, ограничившись лишь признанием в болезни.)
Я был трезв. В смысле -- просто трезв, а не трезвомыслен. И хотел одного -- добраться, пока в этом... всем не помер, до исповеди.
Меня отвезли в Данилов монастырь. Служба уже вовсю шла, исповедь заканчивалась и, как только я приблизился, священник, подхватив крест и Евангелие, пошел прочь от аналоя. Я хрипло пытался его позвать, попросить исповедать, вот, я ж тут, мне ж очень нужно, я ж так не могу я так помирать таким не хочу я боюсь меня Бог не простит после всего батюшка подождите я ж. Но я не мог ничего сказать и только тупо (это верное слово) нечленораздельно хрипел и смотрел ему вослед.
......................................
Когда мы садились в самолет (как-то в поезд больше не хотелось), я думал только об одном: долететь, не разбиться, надо на исповедь! Рядом сидел громадного роста рыжый мужик с мулявинскими усами. Когда самолет тронулся, он надел кипу и стал молиться. "Ну, хорошо, что он молится! Хоть и иудей, но в Бога же верует! Может, его Бог послушает, меня-то не будет слушать, а его послушает, и мы не разобьемся!" -- горячо думал я.
.....................................
Собственно, к чему это я все рассказал?
Во-первых, к тому, что на собственном опыте ощутил: мнение не попускает быть мнимому.
Во-вторых, понял: несоблюдение поста приводит к ереси экуменизма.
