Киприан Шахбазян

Вспомню свой пост к дню памяти свт. Григория Паламы.

Мысль, что богословие есть нечто недоступное так называемым «простым людям», – глубоко ошибочна. В ее основании лежит вещь, имеющая мало отношения к теоретическим трудностям. Главное – в непонимании иными высокообразованными теоретиками (на которых лежит обязанность просвещения народа) необходимости богословия. Какая, казалось бы, разница, единосущен Сын Отцу или нет, одна природа у Христа, или две, одна или две у Него воли, одно или два действия, тварна благодать или нетварна? Разве это имеет отношение к самому главному – спасению?
И пока не станет ясно, что богословие – ничто иное, как ответ на вопрос «Кто, кого, от чего и каким путем спасает?» – богословие остается для нас просто интеллектуальной игрой. И тогда, действительно, покажется странным «ломать голову» над всякими сложностями, и покажется правильным «верить в простоте», «не умничая», под «простотой» понимая равнодушие к истинам веры.
Но богословие – не сложность, а кристальная простота.
( Collapse )

Вчера во время обсуждения попыток апологии Иуды вспомнилась мне апология Иуды у Борхеса. И я подумал о ней в контексте так называемой «органической теории Искупления».
Обычно она сводится к тому, что Христос исцеляет в Себе воспринятую Им греховную человеческую природу. Кто-то полагает, что грех истребляется в момент Воплощения, кто-то — в момент Гефсиманского борения, кто-то — что на Кресте, кто-то — что в Воскресении. Но подчеркивается, что Бог, в любви Своей становясь Человеком, воспринимает всю человеческую природу (как общее содержание всех людей), и всю с ее природной греховной волей исцеляет через обожение. Чаще всего этому взгляду сопутствуют представление о том, что Бог есть только Любовь, и связанное с этим ожидание апокатастасиса через причастность всех людей исцелению в них природы. И вот я вчера подумал, что есть в этом всем какая-то половинчатость. Все богословские попытки мыслить Христа воспринявшим грех оказываются жалкими, как только начинается полемика о том, до каких глубин греха достиг кеносис Христа.
— А вот блудить-то Он мог?!
— Не-е-ет! Такого мы сказать не хотели!
— То есть он не всякий грех воспринял? Не полностью стал грехом ради нас?
— Ну...
Легко, наверное, бездумно и слету сказать, что Христос воспринял грех. Но... Сказавшие так не могут, возможно, сознать, до какого предела им должно пройти, а потом и прорваться дальше. А если могут? Они робеют. Они слабеют. И они предлагают... лайт-версию :)
Борхес бесстрашен:
«В прелюбодеянии обычно участвуют нежность и самоотверженность; в убийстве — храбрость; в профанации и кощунстве — некий сатанинский пыл. Иуда же избрал грехи, не просветленные ни единой добродетелью: злоупотребление доверием (Иоанн, 12, 6) и донос. В его поступках было грандиозное смирение».

( Collapse )